Репетиция шла неважно. Вообще-то, она не шла вовсе. В театре Бостона, куда свезли эту труппу — бродячих, оторванных от мира артистов, — всё с самого начала шло как-то не так. Кто-то пропустил самолет, кто-то потерял чемодан, а кто-то вышел за кофе и пропал на два дня. Но теперь все были на месте, собрались в зале, открыли сценарии, приготовились к читке. Режиссёр Люсьен Барт, сухой француз с копной седых волос, медленно снял очки и посмотрел в зал: — Друзья, я надеюсь, мы хотя бы сегодня начнём. Он вздохнул. Они ставили Мольера «Скупого», классику комедии, острую, живую, вечную. До премьеры оставалось совсем немного времени. Люсьен снял очки, протёр их платком и положил на стол. И это была ошибка. Очки исчезли. — Кто взял мои очки?— спокойно, но уже с ноткой опасности в голосе спросил Люсьен. В зале возникло напряжение. Труппа — человек пятнадцать, включая технический персонал — замерла. Никто не взял очки. — Я вас спрашиваю: кто взял мои очки?!— повысил голос Люсьен. — Ну, может, вы их куда-то положили… — осторожно начал кто-то. — Я положил их вот сюда!— режиссёр указал на стол. Очков не было. Молчание. — Украли? — медленно произнёс кто-то из актёров, и в зале прошла волна нервного смеха. — Украли! — выкрикнул кто-то ещё, уже с возмущением. — Да кому нужны твои очки?! — А может, это символическое воровство?! — Может, режиссёр хочет, чтобы мы посмотрели на текст его глазами?! — Какими глазами, если у него нет очков?! Началась возня, разговоры пошли сразу в нескольких направлениях. — Это кто-то из вас! — выкрикнул пожилой актёр, который вечно не мог выучить текст и списывал это на «тлетворное влияние хлорированной воды в бассейнах его советского детства». — Я знал! Я говорил! — Вы говорили? — переспросил его молодой актёр. — Да вы просто всех подозреваете, кроме себя! — А ты что так завёлся? Может, это ты украл? — Я?! Ты с ума сошёл? — А вдруг у него плохое зрение, но он скрывает! — Я вообще-то двадцать лет ношу линзы, идиот! — Ну вот, признался! — А вдруг это диверсия?— тихо произнёс кто-то из осветителей, и это подлило масла в огонь. — Диверсия? — Украли очки, чтобы спектакль не состоялся?! — Но кому это выгодно?! — Да этим антипрививочникам! Они против искусства, науки, медицины! — Боже мой, причем тут антипрививочники?! — А где они не причём?! У нас нынче они во всех грехах виноваты. — Да просто они идиоты! — Идиоты?! — возмутилась актриса, которая, по слухам, несколько лет назад сбежала от мужа-хирурга и теперь верила в лечение камнями. — А если я не хочу вкалывать себе этот химический яд?! — Господи, да прекратите! — Прекратить? Да это и есть ваша хваленая западная свобода слова? — Какая, мать вашу, свобода слова, при чем здесь это? Вы еще диктатуру помяните. Разговор мгновенно ушёл в сторону политики. — Вообще-то, если уж говорить о диктатуре, то посмотрите на то, что происходит в России! — А Украина лучше?! — О, началось! — А что, белорусы молчат?! — Белорусы не молчат! — Только и делают, что молчат! — Арабы, кстати, что-то тоже сидят тихо! — Арабы не тихие! Это евреи тихие, а потом… — О, нет, не начинайте! — Почему не начинайте?! Почему я должен молчать?! — Ты не должен молчать, но, может, сейчас не самый лучший момент для обсуждения палестинского вопроса?! — Ну конечно, аоабам всегда не «самый лучший момент»! — Слушай, мы репетируем спектакль! Какое отношение это имеет к… — Да никакого! Как и ваш Мольер с его жмотами! Люсьен молча смотрел на всё это. Труппу колотило, как в приступе эпилепсии. Они начали с пропавших очков, а теперь обсуждали мировую политику, прививки, войну, заговоры, классовую борьбу и прочие вопросы, которые, очевидно, невозможно решить в театральном зале. Лица красные, вены вздулись, люди уже не просто кричали — они орали друг на друга. Люсьен глубоко вздохнул. — Зачем нам Бодлер…— произнёс он тихо. Голоса не стихли. — Зачем нам Мольер…— сказал он чуть громче. Крики не утихали. Тогда он взял стул и со всей силы грохнул им об пол. Все замерли. Режиссёр посмотрел на них тяжёлым, опустошённым взглядом. — Зачем нам Бодлер… зачем нам Мольер… если мы должны читать Маугли?! Тишина. Он глубоко вздохнул и сказал: — "В мире животных“ — вот наш материал. Он повернулся и медленно пошёл к выходу. — Люсьен… — тихо произнёс кто-то. Но он уже уходил. Он шёл, но без очков не видел дороги. Он споткнулся. О камеру. Слепой, без очков, рухнул на пол. Голова ударилась о каменный край сцены с глухим стуком. Все кинулись к нему. Кто-то взял его за руку. — Он… он умер. Молчание. Кто-то всхлипнул. Кто-то отвернулся. Кто-то посмотрел вниз. На пол. Там, под стулом, где сидел Люсьен, лежали его очки. Просто упали. Просто закатились под стол. Просто никто их не заметил.